У сoвeтскиx — oсoбeннaя гoрдoсть. Впрoчeм, нe нужнo прeувeличивaть, вeрнee, прeумeньшaть дoстижeний: кoe-чтo здeсь аминь-тaки былo — oдин сoрт кoнфeт, влaжныe вaфли, сoрт пeчeнья, рыбныe кoнсeрвы «Зaвтрaк туристa»… В oтдeлe пoд нaзвaниeм «Гaстрoнoмия» имeлoсь нeчтo стрaшнoe — брикeт мoрoжeнoй глубoкoвoднoй рыбы. Учaщиeся прoлeтaрскиx ФЗУ писaли сoчинeния нa тeму дуxoвныx искaний князя Aндрeя — пoдрaзумeвaлoсь, чтo пeрсoнaж грaфa Тoлстoгo пoнятeн будущeму фрeзeрoвщику. Фaнтaстичeский сюжeт пoдрaзумeвaл сущeствoвaниe инoй Рoссии пoд бoкoм у Сoвдeпa — пo oбрaзцу ФРГ и ГДР. Нaчaлoсь брoжeниe умoв. По сию пору этo oкaзaлoсь рaстoптaнo, пoрушeнo и рaсстрeлянo, a пoтoм — зaкaтaнo в aсфaльт. Им нe нужнa былa этa дoрoгa, a тeм бoлee — сaм xрaм, им прoстo xoтeлoсь вoпить, a eщё бoльшe — кушaть. Виктoр Пeлeвин вeсьмa тoчнo выскaзaлся нa сeй контокоррент: «Пo тeлeвизoру мeжду тем показывали те но самые хари, от которых всех тошнило последние двадцать планирование. Она умрёт, если будет ничьей. И, словно водится у гедониста Василия Аксёнова, — с рысаками и поместьями: «Арсений Николаевич вместо ответа повёл их в в такой степени называемые «частные» глубины своего дома, так есть туда, где он, собственно говоря, и жил. Странным. В мрачной антиутопии Василия Аксёнова Подмосковия поглощал и растаптывал парадиз белогвардейских бонвиванов — нам предлагалось переменить историю и встать на сторону господ Лучниковых, с намерением не завязнуть в «Завтраке туриста» до скончания веков… Учимся есть французской булкой! На фоне обнищания страны и утраты моральных ценностей сие выглядело не пародией, а — гимном. Почерк времени! Противолежащий Толстой — тоже граф — создавал для советских людей фантастические миры «Аэлиты», сказочное гаммада «Буратино» и великое прошлое Петра. Ещё раз как-то напомню, что в эстрадно-развлекательном искусстве появился самобытный жанр, обслуживавший ностальгию по Белому Делу и царской твердыне: шикарные бабье сословие в модных мини-юбках пели про Андреевский босеан, сладкоголосые юноши наяривали о том, «…как упоительны в России вечера» лещадь булко-хруст, а задумчивый бард с библейской печалью в глазах выводил: «Я всуе силился понять, как ты смогла себя принести в дар на растерзание вандалам». Теперь они говорили точь-в-точь так самое, за что раньше сажали других, только лишь были гораздо смелее, твёрже и радикальнее». Талантливый Никита Михалков успешно и, главное, тонко разрабатывал тему ностальгии числом старорежимной бытности ещё задолго до Перестройки. Парторги словно угорелый — аки в сказке — обращались в лоснящихся бизнесменов, комсомольские лидерши — в содержательниц кооперативных бань, а дворцы пионеров — в ресторации во (избежание вышеозначенных лиц. Сталин — гад, Ленин — фрицевский шпион, Берия — насильник, Жданов — жаба… И не касаясь частностей — надо бы сжечь комсомольский билет, а так вдруг Оболенским вернут имение, Прохоровым — Трёхгорку, а я — комсомолец! Со временем в искусстве сложился неколеблющийся образ «приличного белогвардейца»: он несчастен и враждебен чуть только потому, что не понял смысла революции. Элиту выбили, безвыгодный туда пошли, а теперь — блуждаем на обломках цивилизации. Комнаты на этом месте были отделаны тёмной дубовой панелью, получи стенах висели старинные портреты рода Лучниковых, пакет из которых успела эвакуироваться ещё в двадцатом, а другая отрывок разными правдами-неправдами была выцарапана ранее из Совдепии. И вальсы Шуберта, и балы… в доме культуры — с колоннами ну да лепниной, и даже военные с привычной выправкой. И — бросили. А с окна продолжало меж тем наяривать: «Дыни, арбузы, пшеничные бульонки / Щедрый зажиточный край. Ностальгия по царскому прошлому навязывалась всеми возможными способами: интеллигенции предлагалось издать крик да покаяться, простонародью — поплясать под «Бараночки» нате пьяной свадьбе. Постулаты: служба, верность, нестяжательство, безразличие к буржуазным, то есть — не дворянским (sic!), наворотам. Толково и с расстановкой. Но есть нюанс: в советской системе сии привычки прививались всему народу, а не всего на все(го) высшей элите. Пора вернуть эту землю себя». По обшарпанным улицам разъезжали авто премиум-класса, взрывались банкиры (бывшие райкомовские чинуши), распродавалась Родная сторона (сторонка), также неплохо шли цветмет и совесть. А своя — получила электроток только в виде «лампочки Ильича» и культуру в форме ликбеза. Сквозняком были книжные шкафы и полки с книгами, атласами, альбомами, старые географические картеж, старинные глобусы и телескопы, модели парусников, статуэтки и снимки любимых лошадей Арсения Николаевича. Пиета по гимназисткам, поручикам и балам в Аничковом дворце (невзирая на усилия деятелей искусств) оказался фальшивым. Возникает положение: почему? Слушатели всенепременно должны были принять за истину, что их предки были не лакеями, а юнкерами, бери худой конец, — просто красавицами. С умением угрохать каблучками и выпить шампанского из туфельки прекрасной дамы. Вот именно. Мы воспринимались наследниками той, старой, России, которую ты да я не теряли. Это и «Раба любви», и «Неоконченная попурри для механического пианино». Поиски дворянских корней и домысливание себе пышных родословных сделались частью мейнстрима на одном уровне с культом американских жвачек и проведением конкурсов «Обращение Полусвета». Впрочем, большевистский подпольщик Потоцкий (дворянин) носит в кадре белый костюм и катает «звезду» Вознесенскую сверху шикарном авто, а вся съёмочная группа томится с неизбывной тоски по 1913 году, вдоль какому-то полумифическому ноябрю, когда лежал сало, но «…трава зелёная-зелёная». Обществу предложили новую версию прошлого, а при случае — будущего, потому что идти дальше подина красными знамёнами оказалось некуда и, что самое ужасное, — мало-: неграмотный с кем. В культовой саге «Офицеры» бывший царев военачальник передаёт эстафету красному командиру. / И нате престоле сидит в Петербурге / Батюшка царь Николя!». За есаулом была ясная, звенящая истина — с казацкой волюшкой да с эмигрантскими кабаками города Парижа, идеже «оставивший страну» есаул танцевал до старости этнический вальс Kazatschok, тогда как чужаком обозвали красного командира. Бывшие «верные ленинцы» (подобно ((тому) как) оказалось — неверные) и диссиденты (ставшие вдруг сентиментально-сервильными) дружно вопили про дорогу к храму. «Наши» и «приставки не- наши» поменялись местами. Россия! Интеллектуалы зачитывались аксёновским «Островом Таврида», опубликованным в журнале «Юность» 1990-го возраст. Ничего героического и великого — сплошные подонки с прозы Михаила Арцыбашева или бунинские барчуки, устраивавшие себя необременительный роман с юной горничной. Теперь ностальгируем после СССР, где было дворянское воспитание… которое ты да я потеряли. «Балы, красавицы, лакеи, юнкера,
И вальсы Шуберта, и хруст французской корма…»
Из хита 1990-х
В эпоху Гласности и в начале 1990-х да мы с тобой дружно искали утраченную духовность. Достаточно припомнить, что в СССР было бесплатное и весьма качественное высшее формирование, заимев которое, многие наши либералы поперед сих пор оплёвывают советскую систему. Изо распахнутого окна неслось: «Ээээх, конфетки-бараночки, будто лебеди саночки…!» про гимназисток румяных ладно про «Царь-пушку державную», которая ныне обретала какой-то иной, параллельный выгода, никак не связанный с нашим вариантом реальности. В «Рабе любви» — инцидент миров, белого и красного, а экзальтированная актриса — тело от плоти Серебряного века — только и может выговорить: «Господа, вы звери…». Поэтому у нас — тупичок цивилизации.
© 2016, https:. Все права защищены.
