Украинский кризис окончательно похоронил идею «Большой Европы», как и в целом идеалистические представления геополитиков 1980-1990 гг.
Об этом на Балтийском форуме в сентябре 2015 г. заявил президент РСМД, министр иностранных дел России (1998-2004 гг.) Игорь Иванов. Схожую идею развивает в отдельном экспертном докладе и генеральный директор Ассоциации «Центр исследований экономического и социокультурного развития стран СНГ, Центральной и Восточной Европы» (Санкт-Петербург, Россия), доктор экономических наук, профессор СПбГУ Николай Межевич. Портал RuBaltic.Ru поговорил с автором доклада о том, какой альтернативный вектор развития евразийской интеграции возможен и какое отношение к нему складывается в столицах евразийской тройки — в России, в Казахстане и в Республике Беларусь:
— Николай Маратович, как Вы оцениваете эволюцию внешней политики Белоруссии в связи с украинским кризисом?
— И для россиян, и для белорусов стремительность развития кризиса, которую мы наблюдали при падении режима Януковича, была несколько удивительной.
Очевидно, что произошедшие события были заранее спланированы за океаном и Россия смогла обеспечить оптимальную реакцию в предельно непростой ситуации. Но, безусловно, энергетическое, экономическое и политическое взаимодействие между Россией и Украиной шло от условно неплохого в 1990-е годы к все более худшему — тенденция была именно такой. Казалось, что Януковичу, Азарову, Арбузову удастся переломить ситуацию, но — увы…
Что касается Белоруссии, то в течение 1990-х, да и в 2000-х у нее были достаточно ровные отношения с Украиной. Преобладали торгово-экономические споры без больших политических дискуссий. Внешнеполитический вектор Беларуси почти все время, за исключением далеких 1992-1994 годов, был определен достаточно четко на восток, при всех дежурных фразах о разнонаправленности векторов белорусских интересов. Знаете, еще за тысячу лет до К.Маркса было известно, что экономика неизбежно определяет политику. Если основные торгово-экономические отношения у Беларуси не с Польшей и не с какой-нибудь Новой Зеландией, а с Россией, то, конечно же, и политический вектор будет ориентирован на восток.
Но и Украина для Белоруссии была достаточно значимым партнером. Можно вспомнить взаимодействие в области энергетики, минеральных удобрений, взаимных поставок продукции машиностроения. Минск старался не высказываться по поводу эволюции внешнеполитического курса Киева, а Киеве, в свою очередь, старались не комментировать некоторые внутриполитические процессы, происходящие в Минске. Существовал своеобразный консенсус.
— Что изменилось после победы майдана?
— Беларусь не признала территориально-политические изменения, которые произошли в Крыму. Президент Лукашенко несколько раз высказывался, что страна в международно-правовом плане никаких перемен не признает, но понимает желание жителей Крымского полуострова воссоединиться с Россией. Получилась двусмысленная формула. Разумеется, в Москве — и вообще в России — не могут быть полностью довольны этой позицией, поскольку исходят из того, что белорусы — не просто союзники, а друзья и братья не только по крови, но и по исторической судьбе. Мы очень близки друг к другу. Если сядем в машину и поедем из Смоленска в Могилев, мы не увидим, как меняется природа, как меняются люди. Просто на определенном этапе перейдем формальную линию, которой является российско-белорусская граница, а жизнь будет примерно одна и та же, и проблемы будут даже одни и те же.
— Но и украинцы наши братья, друзья и товарищи по многовековой истории?
— Верно, именно поэтому мы и воспринимаем все происходящее на Украине как трагедию. Знаете, когда-то даже без машины пешком от Белгорода к Харькову мы проводили полевые исследования и видели эту глубокую историческую, экономическую и цивилизационную общность. Но вернемся к белорусским делам. Для большинства россиян и российских органов государственной власти позиция президента Лукашенко по признанию Крыма в составе России была несколько непонятной.
С другой стороны, мы ценим то, что Минск стал переговорной площадкой для Киева и непризнанных республик. Эта ситуация позволила А.Лукашенко получить определенные дивиденды. Они носят временный характер, так как мы исходим из того, что рано или поздно украинская ситуация разрешится. Но на сегодняшний день минский формат — главный, будучи хоть какой-то площадкой для установления относительного нормального переговорного процесса. Пока, увы, не для получения результата, а скорее — для поддержания самого процесса.
Россия не хочет от него отказываться, а украинскому президенту Порошенко отказаться от него не дает ни Париж, ни Берлин, ни, тем более, Вашингтон.
— В своем докладе «»Интеграция интеграций»: стоит ли искать чёрную кошку в тёмной комнате?» Вы пишете, что «иметь дело с Западом на прежних условиях, как и до украинского кризиса, более не представляется возможным». Но Вы же сказали ранее, что исходите из того, что украинский кризис всё же будет урегулирован…
— Да, но вы же видите, что такое партнерские отношения с Евросоюзом на практике? Можно возразить и сказать, что на Украине просто все пошло не так, это не классика. Хорошо, Молдова. Молдова достаточно давно заявляет, что хочет уйти в Евросоюз. Молдове помогали, ей выделяли миллиарды евро. Куда они делись — отдельная история. Желание стать Европой привело Молдову не к экономическим успехам, а тотальной деградации.
Молдова Европе не нужна, Украина — тоже, Белоруссия — тоже. Другой вопрос — интеграционные проекты, где Республика Беларусь занимает достойное, адекватное место.
Это проекты Союзного государства, Евразийский экономический союз и небезынтересный китайский проект Нового Шелкового пути.
— Но и политики, и эксперты в Белоруссии по-прежнему активно выступают за интеграцию интеграций и Минск как точку сборки этого большого проекта. Вы об этом пишете в своем докладе. Нет ли тут противоречия?
— Идея интеграции интеграций — замечательная, с этим ведь никто не спорит. Дело в другом — сейчас ее не реализовать. Нет интеграции интеграций, есть конфликт, борьба вопреки тем идеалистическим представлениям, которые транслировались нашими и политическим и во многом — экспертным — сообществами в 1990-2000-е гг. И разрушение этой идеи началось не вчера, не с украинского кризиса, а раньше — важным шагом на этом пути, к слову, было расширения ЕС в 2004 г, ведь кто теперь активнее всего выступает за то, чтобы не возвращаться к отношениям с Россией «as usual»? Главным образом, Прибалтика, где еще до украинского кризиса евразийская интеграция рассматривалась, как угроза европейскому проекту.
Поэтому те, кто выступают в Беларуси за «сцепку» ЕАЭС и ЕС в нынешних условиях, они, пожалуй, идеалисты, романтики…
Если это так, то это полбеды. Совсем другое дело, если оппозиция Лукашенко намеренно толкают накануне выборов на усложнение политико-экономических отношений с Россией.
Так или иначе, но сейчас для Беларуси это — отвлечение на негодный объект. Нужно развивать проект Большой Евразии, и уже с совершенно новых позиций, на новом уровне возвращаться к «идее сцепки». Но произойдет это много позже, давайте будем реалистами.
— Настолько целесообразно подключение Китая к экономической интеграции региона?
— Активно продвигает эту идею не только Минск, но и Астана. Если внимательно смотреть выступления российского президента, то и он тоже неоднократно говорил о том, что включение Китая в интеграционные проекты является важной стратегической задачей для России. Количество переговоров и встреч на всех уровнях с китайскими коллегами постоянно растет. Недавно и у нас в Санкт-Петербургском государственном университете прошло несколько мероприятий с участием китайских товарищей. Разговоры ведутся о том, как Китай, Казахстан, Россия и Беларусь найдут свое место в магистральном — в прямом и переносном смысле — экономическом проекте Нового Шелкового пути.
— Параллельно с этим в Белоруссии также выступают за идею совмещения европейской и евразийской интеграции. Может ли Беларусь выступить в качестве «смычки» в вопросе взаимодействия двух систем?
— Не думаю, что это возможно. Попытка Минска стать какой-то буферной зоной для евразийской и европейской интеграции несостоятельна. С одной стороны, за Брестом — полноценная европейская интеграция. Я не имею в виду «полноценная» как беспроблемная. Она как раз безумно проблемная. Но де-факто и де-юре Польша — член Евросоюза. Объективно практически единственная страна ЕС, добившаяся неплохих экономических показателей на последние 11 лет пребывания там. С другой стороны, Беларусь не просто не ждут в ЕС — ее не ждут даже на пороге ЕС. Экономика Беларуси отличаешься от экономики Евросоюза не по уровню (Беларусь-то живет довольно неплохо), но по логике построения — это совсем другая экономика. Вся система отношений между экономическими субъектами, структура собственности, земельное законодательство, коммунальное хозяйство и так далее гораздо ближе к системе, из которой мы все вышли — к Советскому Союзу, чем к системе, существующей за Брестом.
— Некоторые эксперты скептически относятся к Новом Шелковому пути, отмечая, что на бумаге все выглядит хорошо, но неизвестно, что будет в реальности. Пока существуют только идеи, в том время как за спиной Евросоюза — большой интеграционный опыт, он старый и опытный, как дедушка всех интеграционных проектов…
— Мой скепсис в отношении Евросоюза связан как раз с дедушкиным опытом. Он старый и опытный… был. Но пришло новое время и дедушка… (прежний ЕС) умер.
Что же касается китайского проекта, это проект не на один день, не на один год и не на одно десятилетие.
Думаю, сейчас идет подготовка к развертыванию проекта, а никак не даже его начало. Реальные результаты китайского проекта будут видны через годы, полноценно функционировать он будет через десятилетия.
Он предполагает строительство инфраструктуры и экономические и политические согласования в масштабе, который еще не снился человечеству. Великая Китайская стена по сравнению с проектом Нового Шелкового пути — ерунда, пустяки и мелочь, не заслуживающая упоминания. Это очень серьезный и долгий проект. В России, в отличие от китайцев, всегда есть желание увидеть результат сразу. Китайцы же мыслят столетиями. Они прекрасно понимают, что проект «на вырост», он не даст результатов сегодня и завтра. Нам надо тоже постепенно привыкать далеко видеть надежных партнеров. На сегодняшний день — при всей разнице наших частных интересов — общие интересы с Китаем очевидны. Нам нужна стабильная Евразия, новые правила игры в мировой экономике и политике. Это главное. Остальное — детали.
— Все же, хотя бы в среднесрочной перспективе, как выгоды от Нового Шелкового пути смогут получить Белоруссия и Россия? Они будут отличаться?
— Выгоды будут отличаться количественно, но суть в одном и том же. Выстраивается путь, идущий через Казахстан, часть России и Беларусь. И логистические центры будут, в том числе, в России и Беларуси. Китайцы заключили с Минском несколько соглашений. Максимальная цифра, называемая белорусскими коллегами — чуть ли не 5 миллиардов долларов на транспортно-логистическую инфраструктуру. Я не верю в эту цифру, но определенные средства, безусловно, будут вложены. Китаю нужен выход на европейский рынок.
Выстраивается отдельная стратегическая ось, причем начинаться она будет даже не в Китае, а в Юго-Восточной Азии.
Проект очень интересен. Ведь морские пути не становятся более безопасными. Хорошая инфраструктура увеличит торговый оборот, поможет казахстанским товарам двигаться в Республику Беларусь, белорусским — в Казахстан, российским — и туда, и туда, китайским — тоже повсюду. Всем будет проще и дешевле торговать. Меньше издержек — больше прибыли.
Второй аспект — политический. Политические системы участников проекта будут более консенсусными. Китай очень любит свои ценности, культуру и философию, но он вовсе не считает, что это единственная философия мира. А Соединенные Штаты со своей мессианской идеей абсолютно уверены, что единственный язык на планете — английский, единственно верные представления о демократии и экономическая модель — американские. Посмотрите на условно новое Соглашение о трансатлантическом партнерстве — даже европейской модели они отказывают в праве на существование.
Александр Шамшиев
Источник: rubaltic.ru
© 2015, https:. Все права защищены.
