В связи с приближающимся 25-летием разрушения СССР и постсоветских реформ в учёном сообществе активно обсуждаются их последствия и пути дальнейшего развития страны. Наряду со многими другими вопросами в поле острых дискуссий и альтернативных оценок оказался также уровень жизни населения.
В настоящее время общественности известны диаметрально противоположные позиции по оценке итогов социальных преобразований, прошедших дух с лишним десятков лет.
Одна из них озвучена в статье «Социальные итоги трансформации». Её авторы — Ясин, Андрущак, Ивантер и прочие апологеты рыночной экономики — сделали выводы о том, что ещё в докризисный период «объем ВВП по сравнению с 1991 г. составил примерно 108%»; что «… в среднем уровень жизни за этот период не только не снизился по сравнению с советским временем, как считают многие, но и вырос почти в 1,5 раза». В дальнейшем эта позиция получила свое развитие в публикациях российских ученых неолиберального направления — сторонников максимального усиления роли рынка, превращения государства в орган финансовой олигархии, и как, следствие, — «оптимизации» социальных расходов в процессе дальнейших социально-экономических преобразований в России.
Альтернативная позиция обоснована в статье С.Губанова «Системный выбор России и уровень жизни» в которой сделаны выводы о том, что «…дореформенного уровня не достигают ни ВВП (87,1%), ни расходы населения на конечное потребление (81,5%)»; что «объем товарной массы, обеспечиваемый внутренним производством, до сих пор еще в 2 раза меньше., а качество несопоставимо хуже»; что «в качестве обобщенного критерия совокупного благосостояния человеческого общества выступает продолжительность жизни населения, установление частнособственнической системы в российском варианте повлекло за собой ярко выраженное сокращение продолжительности жизни».
Впрочем, любому здравомыслящему человеку понятно, что капиталистические реформы в России имели в целом негативные последствия для широких слоев населения. Значительное сокращение его численности, высокий уровень бедности и низкой обеспеченности, а также избыточное социальное неравенство привели к большой взаимной дистанции граждан и власти, а также высокой социальной напряженности, обусловленной разрывами между бедностью и богатством, бесправием большинства и вседозволенности новых «хозяев жизни».
Фактически, так и не было разрешено ни одно противоречие социально-экономического развития СССР: дефицит 80-х годов трансформировался в отсутствие доступа населения к качественным, натуральным продуктам питания; падение т.н. «железного занавеса» с лихвой компенсировалось отсутствием материальный возможностей для выезда за рубеж (80% населения РФ ни разу не покидали её пределов); раздутый чиновничий аппарат СССР лишь только вырос в своих размерах; слабый уровень развития демократических институтов вылился в тотальное политическое господство крупного бизнеса и сросшегося с ним чиновничества. Вместе с этим мы получили целый букет новых хронических заболеваний, которыми Россию наградил капитализм: деградация образования, науки и культуры; межнациональную рознь и глубокое социальное расслоение.
В СССР, как известно, для экономически активного населения обеспечивались право и обязанность трудиться, гарантировалась занятость в народном хозяйстве страны. В основу капиталистических трансформаций в России закладывались свертывание государственных гарантий занятости и экономия издержек работодателей на рабочую силу при традиционных формах занятости. Резкое обесценение наемного труда в начале 1990-х гг., отбросившее реальную заработную плату значительной части наемных работников за черту официального прожиточного минимума, в последующем и не подверглось кардинальному пересмотру.
Государство ограничило свою роль установлением крайне низкой (менее прожиточного минимума трудоспособного населения) минимальной заработной платы, обязательной для всех отраслей экономики, и введением таких систем оплаты труда в бюджетном секторе, которые едва позволяли работникам сводить концы с концами. Бизнес, за исключением минерально-сырьевых и финансовых сфер деятельности, в которых занята незначительная часть наемных работников, также ориентировался на низкую цену рабочей силы.
Новым, не имеющим прецедентов в СССР, стало явление неустойчивости занятости, получившей широкое распространение в нашей стране как отражение процессов на рынках труда, свойственных всем современным капиталистическим экономикам. Неустойчивость занятости (прекаризация) оказывает огромное негативное влияние и на доходы работников и взносы в социальные фонды.
В отличие от обычной, традиционной занятости, осуществляемой в режиме полного рабочего дня на основе бессрочных трудовых договоров, неустойчивость занятости реализуется на иных принципах отношений экономически активного населения и работодателей. Они обозначают тенденцию к экономической и правовой дерегуляции трудовых отношений и увеличению принуждения к труду при одновременном демонтаже социальных гарантий с целью снижения издержек по оплате труда и свертывания социальной защищенности при расширении гибкости занятости, в том числе, не оформленной трудовыми договорами.
В результате всего этого значительная часть наемных работников была отброшена за черту доходов ниже прожиточного минимума трудоспособного населения, а среди других — преобладают работники с низкой и ниже среднего уровня заработной платой.
Из представленного в таблице сопоставления распределения наемных работников по уровню реальной среднемесячной заработной платы в 1986 г. и 2013 г. вытекает, что доля наименее оплачиваемых работников, занятых наемным трудом, с доходами ниже бюджета прожиточного минимума трудоспособного населения (БПМт), выросла с 3,1% до 12,5% , т.е. примерно в 3,9 раза. Такой уровень заработной платы для одинокого и тем более для семейного работника, как правило, предопределяет среднедушевые доходы ниже абсолютной бедности (ниже среднедушевого прожиточного минимума (БПМср.)).
Вторая группа наемных работников, размеры реальной заработной платы которых находились ниже социально-приемлемого потребительского бюджета трудоспособного населения (он составляет примерно 3 БПМ), за эти годы увеличилась в 1,3 раза. В СССР она составляла примерно 35% от общего количества рабочих, а в настоящее время — около половины от их числа. Этих трудоспособных следует относить к низкооплачиваемым работникам с заработной платой, покупательная способность которой (в случае полной семьи с двумя работниками и детьми) также практически предопределяет душевой доход ниже БПМср. и абсолютную бедность соответствующих домохозяйств.
Группа работников с реальной заработной платой ниже среднего уровня (выше 3 БПМтр., но ниже 7 БПМтр.) сократилась в 1,9 раза — и составила 31,2%.
Доля среднеоплачиваемых работников с доходами от 7 БПМтр. до 11 БПМтр. выросла примерно в 3 раза, с 2,1% до 6,7%. Тем не менее, их удельный вес среди наемных работников в настоящее время очень мал: в 1,9 раза меньше, чем у занятых работников с наиболее низкой заработной платой.
Удельный вес высокооплачиваемых работников вырос в 16 раз, с 0,2% до 3,2%. Сами по себе темпы роста этой группы работников кажутся внушительными, однако представительность этого слоя работников является очень низкой, даже ниже среднеоплачиваемых, и охватывает занятых преимущественно в минерально-сырьевых и топливно-энергетических отраслях, а также в финансовом секторе сферы обращения.
Следствием произошедших изменений стал двукратный рост неравенства в распределении работников по заработной плате: в 1990 г. коэффициент фондов составлял 7,8 , а в 2013 г. — 14,4 раза.
Ещё раз отметим, что показатель прожиточного минимума является лишь условным мерилом. Если в СССР прожиточный минимум реально соответствовал денежному эквиваленту минимально необходимого набора товаров и услуг для жизни, то сегодня этот показатель превращён в формальный маркер, не имеющий отношения к реальности, но позволяющий государству экономить средства на социальной поддержке малоимущего населения.
В современной России значительно повысилась потребительская нагрузка на заработную плату. Так, в СССР доступность наиболее насущных социальных потребностей в образовании, здравоохранении, учреждениях воспитания детей, жилище и других общественных благах обеспечивалась общественными фондами потребления, т.е. бесплатно для граждан. Теперь эти услуги оплачиваются домохозяйствами преимущественно из заработной платы и других источников денежных доходов, и в значительно меньших, чем прежде, размерах они оплачиваются государством из средств обязательного социального страхования и государственного бюджета.
Приведённые выше коэффициенты социально-экономического неравенства свидетельствуют о его катастрофическом уровне: в ряде регионов, в которых наиболее представлены частные компании отраслей сферы обращения, особенно финансовый сектор (Москва, Санкт-Петербург и др.), а также частно-корпоративные монопольные производства минерально- сырьевых ресурсов (Тюменская, Вологодская области и др.), средние масштабы социально-экономического неравенства достигли 40 и более раз.
Первый этап формирования российского капитализма (1992 — 2000 годы) привел к резкому экономическому спаду, обогащению узкого слоя крупных частных собственников и обеднению основной массы населения, резкому социальному расслоению. На втором этапе (2000 – 2008) в результате экономического роста уровень жизни вырос у всех слоев населения. Однако, экономическое неравенство не снизилось, а продолжало расти. В посткризисное время российская экономика фактически пребывает в состоянии стагнации, а последний год демонстрирует снижение по большинству ключевых показателей. Следом падает и уровень жизни людей.
Общий вывод состоит в том, что за 25 лет капиталистических реформ в нашей стране кардинально выросли доля населения с низким уровнем текущего потребления и социально-экономическая дифференциация. Последняя значительно превышает нормальный уровень, обусловленный размерами валового внутреннего продукта, препятствует экономическому и демографическому росту.
Михаил Кечинов
Источник: comstol.info
© 2015, https:. Все права защищены.
